Знаешь, почему я плакал сегодня всю ночь?
Да я не просто плакал, я рыдал.
Даже не знаю от чего - от страха или от радости.
Мне приснилось, что я великий, представляешь?
Я вышел на бульвар нашего старого городка и заметил, что он празднично украшен – флаги, транспаранты, воздушные шары на фонарных столбах. Мне показалось это странным и я стал мысленно перебирать листы календаря, (он висит в моем кабинете, над рабочим столом), но не мог вспомнить ни одного праздника или даты, которые приходятся на эти дни. Неужели, Глава придумал какой-то новый праздник, в то время, пока я не выходил из дома? А, может быть, в городе открылся очередной фестиваль глиняных горшков? Обычно, на этот праздник приезжает много гостей из других городов и соседних республик, но, как-то странно, эти фестивали проходят, как правило, в сентябре, но сегодня май! Я не выходил из дома несколько дней и вполне возможно, что отстал от городской жизни. Но вряд ли было придумано что-то новое за те четыре дня, что я не показывал носа на улицу. Да и мне бы обязательно позвонил Марик, владелец газетной лавки, где я покупаю свежую прессу. Он всегда откладывает мне свежие газеты (в нашем городе их всего две - «Вечерняя» и «На острие»). Марик, добрый старый еврей, даже иногда продает мне прессу в долг, когда у меня не хватает денег. А такое бывает очень часто.
Я направился в сторону центральной площади, к Красному Дому – именно там у нас проходили главные торжества. Путь мой пролегал по главной улице города – Красной. Не знаю, почему она так называлась, но, говорят, что раньше все дома на этой улице были из красного кирпича. Я шел по городу, и, представляешь, люди при встрече со мной, снимали шляпы, здоровались и называли меня исключительно по имени отчеству. Это были не только знакомые мне люди, но и те, кого я видел впервые. Женщины! О, я даже не хочу о них говорить, они готовы были пойти со мной куда угодно, стоило мне только посмотреть в их сторону. Я шел по городу и чувствовал себя великим? Внимание всех людей нашего старого городка было приковано исключительно ко мне. Все-таки, какое это странное чувство, быть великим. Может быть, у меня сегодня день рождения? Нет, я точно помню, что справляю свои торжества в то время, когда выпадает первый снег. Да и с какой стати люди должны меня поздравлять? Я ничего не понимал.
Шел я довольно долго и, на протяжение всего пути люди продолжали кивать мне вслед, вежливо снимая шляпы. Были чудаки, которые пели в честь меня песни, и это у них получалось совсем неплохо. Мне это даже нравилось. Особенно хорошо пел один мальчик, по-моему, сын нашего извозчика. Магазины распахивали передо мной свои двери и предлагали все, что было на их прилавках (да и не только на них). Я не мог спокойно пройти мимо винной лавки, мне сразу наливали полные чаши вина и заставляли пить! Если бы я пил, то, наверное, через несколько минут своего путешествия был бы мертвецки пьян! Но я пить не особо люблю, да и не умею, поэтому я был абсолютно трезвым, хотя это очень тяжело отказываться от приношений. Зато я съел несчетное количество пирожных и булочек, которыми меня угощали на каждом углу. Не помню точно, сколько я их съел, но мне было очень вкусно.
Выйдя на главную площадь, я увидел небольшую группу людей, стоявших у Красного Дома. Мне показалось, что они чем-то взволнованы, и я решил подойти к ним поближе. Я не ошибся – люди, действительно, были чем-то раздражены, скорее, они были очень агрессивны. То тут, то там, они выкрикивали лозунги «Долой!», «Ненавидим!» и даже «Убьем!». Я увидел, что они рвут, сжигают, и топчут газеты, журналы, и …. фотографии с моей довольной мордой.
Меня прошиб пот, и я понял – эти люди, действительно, хотят меня убить. Не просто убить, они хотят растерзать меня на куски и обязательно сделают это, если узнают меня. Что делать? Подойти и спросить, за что они так жестоко хотят со мной расправиться? Да нет, это было бы глупо, что можно объяснить разъяренной толпе? Я оглянулся. За моей спиной все также пели песни и скандировали лозунги, восхвалявшие меня. Все также люди несли транспаранты с моей довольной мордой, кстати, точно такой же, какую сжигали здесь, на площади! Что же мне делать? Уйти от этой толпы и продолжить «триумфальное» шествие по городу? Да, наверное, теперь вряд ли мое шествие будет триумфальным. Может все же попытаться узнать, за что хотят меня убить эти люди? Кстати, среди них, я увидел не мало знакомых лиц. Например, там был Семен Фольпин, мой первый учитель грамматики в интернате. Но если можно понять, что делал здесь Сема (он никогда особо меня не любил), то, непонятно, что здесь делает Марта? Когда-то она объяснялась мне в любви у Белого Фонтана. Не могу сказать, что она была красавицей, но, что-то в ней притягивало меня. За что она так могла обидеться на меня, что бы быть среди этих людей? Да, я ее разлюбил, но зачем же меня ненавидеть?
Я отошел в сторону и нервно закурил. Толпа продолжала топтать и рвать мою довольную рожу. Господи, откуда у них столько меня?! Складывается впечатление, что они скупили всю периодику в местной газетной лавке у старика Марика. Интересно, сколько они заплатили этому старому еврею? Кстати, на своем пути я так и не увидел Марика - лавка его была закрыта, в доме занавешены окна. А может, эти люди просто украли весь тираж из типографии? Тогда откуда мои портреты у тех, которые меня восхваляют?
Я ничего не мог понять. Пока я размышлял, толпа рассвирепела еще больше. Люди, наверное, хотели разгромить всю площадь – книжную лавку Нины, булочные палатки, кафешку Миши (как я любил бывать у Миши в кафешке). Странно, но полицейские никак не реагировали на начинавшийся беспредел. Они стояли чуть поодаль, равнодушно наблюдая за происходящими событиями. По-моему, им было даже очень весело.
Мне стало страшно. Я понял, что если меня узнают, то, кто-кто, а полиция мне точно не поможет. Обратиться за помощью к тем, кто меня боготворит, там, за площадью? Но помогут ли они мне? Вряд ли. У людей хорошее настроение, и никто не захочет его себе испортить. Разбегутся, сволочи, как только я закричу «Помогите». Да, наверное, мне придется расхлебывать эту кашу самому. Но как?
Я посмотрел на бунтующих людей и вдруг, поймал на себе удивленный взгляд Марты. Узнала. Точно, она меня узнала. Как она отреагирует на меня? Выдаст? Начнет орать, что есть мочи, что это я? Ну ладно, ори, ори, я все равно тебя не полюблю. Ты дура, Марта! Между тем, люди начали громить книжную лавку.
Этого я уже стерпеть не мог.
- Стойте, стойте, подождите! – закричал я, – Зачем вы это делаете? – глупый вопрос, не правда ли, но что я мог придумать умнее. Я вообще не знаю, зачем я открыл рот.
- А ты, кто такой? – заорала толпа в один голос.
- Иди, куда шел, своей дорогой, че смотришь?
- Я, это я, тот, морду, которого вы рвете и пинаете своими сапожищами, ослы! – я орал, что есть мочи. Я очень надеялся, что меня услышат, хотя, что может услышать толпа?
Из толпы вылезла, (не знаю, как ей это удалось) женщина (О, как она была не похожа на тех, миловидных дам, что встречались мне на пути к этой проклятой площади) и судорожно, захлебываясь в своих слюнях, проговорила, нет проорала:
- Смотрите, это ОН!!! Ловите его, задержите этого придурка! Толпа ринулась ко мне. Я понял, что пропал. Я понял, что это мой конец. Конечно, глупо заканчивать свою жизнь вот так – под грязными сапогами каких-то уродов, но что поделать. Дальше я видел только подошвы сапог. Я знал, что меня убьют и мне будет очень больно.
Я проснулся. Проснулся от боли, от обиды. Проснулся в холодном поту и, лежа в кровати, подергивался от ударов сапог. Меня убили.
Не хочу больше быть великим, веришь?
Август 2001 год, восстановлен сентябрь 2015 год
